Жак Мадоль. Альбигойская драма и судьбы Франции. Избранные главы.

Доктрина катаров

Непосредственные истоки движения выявляются легко, но его отдаленное происхождение намного темнее. Нельзя не удивиться поразительному сходству катарского ритуала с церемониями ранней церкви, и историк Жан Гиро, при всей его приверженности к католицизму, отчетливо отметил это в своей Истории инквизиции. Потому вполне возможно, что претензия катаров: мол, они истинные христиане, потому что сохранили чистоту и простоту ранней церкви, - не была совсем надуманной. Гиро справедливо отмечает, что отколовшиеся секты зачастую более консервативны, чем эволюционирующая ортодоксальная церковь. Но каким образом эти обычаи передавались из поколения в поколение, равно как и доктрина, которая безусловно имеет отдельные черты сходства с гностицизмом? При современном состоянии наших познаний на эти вопросы почти невозможно найти ответы. Возможно (но это чистое предположение, не подкрепленное никакими достоверными фактами), что гностики и пришедшие им на смену манихеи укрылись от преследований в уединенных местах Пиренеев и с наступлением благоприятных обстоятельств вышли оттуда.

Зато несомненно теснейшее родство западного катаризма с богомилами, появившимися в Х в. в Болгарии поначалу как чисто народное движение, порожденное тогдашней нищетой страны. Позднее богомилы перебрались в Константинополь и там в соприкосновении с более культурной средой разработали теологию - видимо, это в сущности и была теология катаров. Но в какой мере сами богомилы связаны с малоазийскими павликианами^ и в какой степени последние были связаны с манихеями, а через них с гностиками первых веков нашей эры, уверенно установить намного труднее. Как бы то ни было, не подлежит сомнению, что идеи Маркиона и Валентина^, с которыми спорил в полемике с Фаустом Милевским некогда разделявший их св. Августин, полностью так и не исчезли. Доказательством этого служит то, что церковь постоянно боролась против манихейского понимания проблемы зла, нежелания признать за Богом, одновременно всемогущим и милосердным, творение мира, в котором зло занимает слишком много места. Однако в действительности речь идет о других, более сокровенных и глубоких вещах. Человек ощущает себя в этом мире изгнанником. Он чувствует, что по своей природе принадлежит к другому миру, более прекрасному и гармоничному. От Платона и до гимнов Мани мы слышим эту ностальгию по лучшему, истинному миру. Духовная часть нашего существа кажется пленницей материи - видимой, ощутимой гигантской машины, всегда способной раздавить нас, даже не осознавая причиняемого нам зла. Мы из иного мира, и все явления искусства и духовности пронизаны подобным ощущением. Проблема состоит в обретении ключа от утраченного Царства, и смысл множества фольклорных сказок заключен именно в этом. Официальная же церковь, тоже складно вещающая о мире ином, погрязла в привязанности к земной власти и могуществу, похоже, более всего озабочена защитой своего господствующего положения, мощи и богатства и наглядно показывает, что сама-то не воспринимает всерьез обещаний, раздаваемых верующим. Совсем иное дело - катары; первые из них - это миссионеры, пришедшие с Востока во время второго крестового похода, то есть между 1140 и 1150 гг. Именно тогда святой Бернар, тот самый, что впоследствии провозгласит в Везле крестовый поход, объезжает Юг Франции и особенно графство Тулузское, где, если верить ему, катаров уже так много, что церкви опустели, а в Верфее, замке близ Тулузы, даже не находится никого, кто пожелал бы послушать его проповедь. Связи с Востоком были тогда чрезвычайно интенсивными, и совершенно ясно, что болгарские, греческие или боснийские миссионеры вполне могли нести "благую весть" от берегов Гаронны до берегов Рейна. Это мужчины и женщины, ведущие строго аскетическую жизнь. Они передвигаются парами, пешком, в черном одеянии, неся на одеждах в кожаном футляре Евангелие от святого Иоанна, которое ставят выше трех других Евангелий. Живут они на подаяние верующих и, когда не занимаются миссионерством, пребывают в мужских или женских домах, походящих на монастыри. Они совсем не едят мяса, прежде всего потому, что эта пища может пробудить в них плотские страсти, а также потому, что верят в перевоплощение и всякое убийство, даже животного, им категорически запрещено. Они живут в полном целомудрии и осуждают плотский грех в любых обстоятельствах, особенно в законном браке, так как в результате в темницы человеческих тел могут попасть новые души. Они отрицают всякое насилие и запрещают клятву, саму основу средневекового общества, ибо не должно "поминать имя Господа всуе (Ис. 20:7).

Понятно, что эти суровые и одновременно мягкие мужчины и женщины, жизнь которых представляет столь разительный контраст с жизнью большей части католических клириков, пользовались большим уважением, тем более что они из- латали учение о спасении, а большинство людей были пресыщены проповедями, ставшими лишь назойливым повторением избитых и бесполезных формул, и ждали иного. Мне кажется, что середина XII века, особенно на Юге Франции, была эпохой великого духовного ожидания. Официальная церковь вызывала возмущение, а утонченная теория куртуазной любви, годившаяся лишь для немногих привилегированных, тоже не могла заполнить пустоту этого ожидания.

Учение катаров очень простое и вполне доступно для самых неразвитых умов. Повсюду мы видим несправедливость и зло. Как же поверить, что возмущающий нас мир является творением совершенного Бога? Катары не учат, вопреки частому утверждению, что существует два равных и равно вечных Начала и что вся история мира сводится к бесконечной борьбе между ними. Но творец этого видимого и явно несовершенного мира. Демиург, или Сатана, - действительно дух Зла. Все материальное исходит от него; что же касается наших душ, то они, напротив, - творения Бога доброго, заключенные, как в тюрьму, в свои телесные оболочки. Катары раскрывают тайну их освобождения, поведанную им самим Христом.

Но Христос представляется катарам совсем иным, нежели католикам, и это ключевой пункт расхождения между ними. Прежде всего Христос вовсе не искупал своей жертвой человеческих грехов. Он только изложил учение о спасении, содержащееся в Евангелиях, прежде всего в четвертом, хотя и синоптические Евангелия не отвергались катарами, придававшими также большое значение посланиям святого Павла\ К тому же Христос для катаров не является ни Сыном Божьим, вторым лицом Троицы, ни настоящим человеком. Это ангел, небесный посланец, пришедший указать людям путь к спасению; Его Страсти - не настоящие, а мнимые и олицетворяют, по мнению некоторых катаров, кару, которую претерпел вне мира сего Творец Зла, создавший материальную Вселенную. Катары осуждают и культ креста как орудия позорной пытки. Что же касается Девы Марии, то она для них тоже ангел, а не обычная женщина. Наконец, катары категорически отрицают Воплощение и Воскрешение во плоти, составляющие основу основ христианского вероисповедания.

Не раз возникал вопрос: можно ли при всем этом считать катаризм христианской ересью. Не был ли он скорее другой религией? Подобный вопрос звучит несколько формально. Катаризм - христианское явление в той мере, в которой катары провозглашают себя христианами и даже единственными истинными христианами, в той мере, в какой их ритуалы воспроизводят ритуалы ранней церкви, а их доктрина основана только на определенным образом интерпретированном Евангелии. К примеру, их главной молитвой считается молитва, которой Христос сам научил своих учеников, Отче наш. В практике катаров она имеет гораздо большее значение, чем в католической литургии. Мы убедимся в этом при описании ритуала consolamentum (Утешения), единственного катарского таинства. Но если понимать под христианством главным образом веру в божественность Христа, тогда нельзя говорить о катарах как о христианах.

С другой стороны, катары отвергают значительную часть Ветхого Завета. Ветхозаветный Бог - это не кто иной, как Демиург, злое начало, который, дабы скорее ввести людей в заблуждение и отвратить от того, что бы могло их спасти, заставил поклоняться себе. Напротив, катары испытывают великое уважение к пророкам, которые в определенных местах явно говорят не о мстительном и ревнивом Боге Израиля, а о Боге благом, всецело духовном, которого и должен был полностью раскрыть людям в молитве Отче наш Христос. Поэтому может показаться странным, что катаров без разбора осуждали вместе с евреями и что они пользовались таким успехом в краю, больше любого другого подверженном еврейским влияниям. Но дело в том, что по некоторым вопросам, особенно в отрицании божественности Христа, катары были согласны с евреями, и даже вполне возможно, что они признавали кое-какие кабалистические воззрения.

Но это вызывает другой вопрос: до какой степени катарская доктрина была доктриной посвященных, предназначенной для элиты? Заметим прежде всего, что она похожа на учение гностиков. Спасение приходит через некое знание, но это знание - не тайное. Чтобы его постичь, довольно чтения Евангелия или хотя бы уяснения глубокого смысла молитвы Отче наш. Но это дано не всем, тем более что католическая церковь сумела исказить самые ясные и очевидные понятия. Именно поэтому пастыри катаров собственным примером и проповедью должны оздоровлять души. Таким образом, в доктрине катаров нет ничего такого тайного - разве что в книгах, ныне утраченных излагалось учение для посвященных. Но и это кажется маловероятным, потому что уже обнаружен ряд катарских текстов, в частности Трактат о двух Началах Жана де Люжио, которые не добавили ничего существенного к тому, что мы и так знаем из сочинений или допросов инквизиторов. Конечно, источники последнего типа пронизаны сильной антипатией к катарам и не слишком благожелательно относятся к их точке зрения. Но эти источники честны и описывают факты достаточно точно.

Итак, катарские пастыри. Старцы, как они себя называли, учат своих приверженцев тому, что "мы не от мира сего", как напишет много столетий спустя Рембо. Мы пленники этого видимого мира, сотворенного злым Духом. И если мы не знаем учения и способа спасения, наши души будут обречены на бесконечное блуждание из одного тела в другое, воплощаясь заново после каждой смерти. Чтобы выйти из этого состояния, нам следует обрести крещение Духом, consolamentum (Утешение). Катары отрицают христианское крещение водой, ибо их крещение - это крещение светом. Поэтому некоторые из них испытывают глубокое отвращение к святому Иоанну Крестителю, крестившему только водой, в то время как другие, напротив, считают его, подобно католикам, Предтечей.

На тех, кто получил Утешение, тут же налагаются тяжкие обязанности. Отныне они должны воздерживаться от любых сексуальных связей и всякой животной пищи. Им позволена одна рыба, поскольку у нее холодная кровь и отсутствует духовный жар. Потому большая часть верующих откладывает принятие consolamentum до своего последнего часа, и в позднем катаризме конца XIII - начала XIV вв. имели место случаи, когда верующие, получившие Утешение в предсмертном состоянии и потом выздоровевшие, сознательно умерщвляли себя путем endura. Катары - сторонники ненасилия, значит, им запрещено всякое насилие, даже над самим собой. Их самоубийство заключается либо в воздержании от всякой пищи, вплоть до наступления смерти, либо в принятии очень горячей ванны, после которой они растягивались на холодных плитах, получая смертельное воспаление легких. Катаров часто упрекали в том, что они терпели и даже поощряли подобную практику. Конечно, смерть, если она должна означать одновременно высвобождение из материальной темницы, где мы заточены, не страшна, и самоубийство, разумеется, не могло рассматриваться катарами как преступление против самого себя. Тем не менее если поздний катаризм в некотором роде дозволял подобную практику, в эпоху успешного распространения учения по всему Югу она не была в ходу. В частности, ошибочно полагать, будто consolamentum не могли принимать неоднократно, как соборование, и есть точные доказательства того, что в некоторых случаях так и было.

При этом понятно, что простые верующие, не слишком склонные обременять себя тяжкой аскезой, откладывали до последнего момента принятие таинства. Многие заключали своего рода соглашение с пастырями (convinanza или convenientia - Согласие), по которому они обязывались получить consolamentum при смерти. Утверждают даже, что графа Тулузского Раймона VI по его распоряжению всегда сопровождало несколько пастырей, готовых дать ему Утешение в случае опасности. Таким образом, consolamentum давался мужчинам и женщинам во цвете лет, и это не просто крещение: оно равноценно католическому таинству посвящения в монашеский орден. Тот, кто желает его получить, должен сначала пройти долгую подготовку и выдержать ряд испытаний, доказывающих твердость его веры и подтверждающих, что ничто в мире не заставит его отречься. Эта подготовка, послушничество, проходит в монастырях, о которых я уже говорил. Многое о них нам неизвестно, кроме того, что послушник вел очень строгий образ жизни, полный суровых лишений. Но была еще и доктрина духовная и интеллектуальная. И именно здесь нам очень недостает точных сведении. Если бы мы знали, в чем наставляли будущих Добрых Мужей и Добрых Жен, мы бы, вероятно, лучше понимали, насколько тесными и реальными были связи катаризма с манихейством. В настоящее время мы достаточно хорошо знаем манихейство, но нам неизвестно, использовались ли манихейские гимны катарами. Однако во всех случаях бесспорно то, что именно по примеру манихеев катары создали очень сильную церковную организацию. Они оказались тем более опасными для церкви, что были настоящей антицерковью.